— … противоположная, контрастная грань. Она может стираться. Если, например, наслаиваясь на камне, на неживом, не­осознанном, интуитивном предмете, энергия Терафима не стирается, то с человеческого сознания стирается. То есть сегодня здесь было заложено прекрасное, а завтра — дерьмо. Такова природа человека. Сегодня здесь чистые воды, а завтра может быть болото. И все это заложено внутри человеческого сознания. Значит, Терафим человеческого сознания не просто живой, как энергетический объем, как энергетический сгусток, но он живой и по сути своей плоти, то есть он имеет плоть. Это — бумага, это — ложка, а это — вилка. Все, что касается утробы, вам понятно. А то, что касается энергии, вам понятно, но вы не хотите это принимать. Почему не хотите принимать? Потому что не хотите входить в напряжение. Вот Лукич: приехал в «Цефею», с утра до вечера ковыряется в огороде лопатой — и ему все равно, что черенком вниз, что совком — эффект одинаковый. Потому что при двенадцати градусах тепла на улице мастер спорта по самбо работает в куртке, в шапке и в варежках, и при этом едва шевелясь. И только Мое крепкое слово, уже ближе к обеду, его разбудило. И двух месяцев не прошло, как он уехал. А вы-то оставались здесь — и такие же, как он. Можно с утра до вечера плавно и спокойно ковыряться в земле за обед, ужин и свое присутствие в Ауре Мастера. А кто будет думать, что внутри у каждого из вас, в каком состоянии ваше сознание и осознание? Я об этом думаю постоянно, но я же один не справлюсь с вашей ленью, если вы сами не приложите усилие. Я же пришел не в догонялки с вами играть.

Простые вещи. Смотрите, я даже холодильники каждый день проверяю, чтобы никаких отходов или гнили там не было. Девчонки постепенно в осознании наслоения энергии уже подошли к тому, что, действительно, все притяги­вается по тождеству. Давайте рассмотрим повнимательнее проблемы последних дней: присутствие Диониса в нашей Ауре и пищевое отравление одного, второго, третьего. Матушку три дня полоскало. Почему? Потому, что Она — тонкий Дух. Его же самого полоскать не будет — ему о духе говорить еще рано. Сахмата затронуло уже на исходе, в последнюю ночь. Значит, он — личность уже утонченная в духе. Но почему вы такое себе позволяете? Вы же вместе с Садыгбаем все это делали, Сахмат? Почему позволяешь себе такие вещи? Дионис тоже не выдержал испытания, он тут своими мыслями отравлял пищу каждый день. Вы же видели — я утром и вечером отказывался принимать пищу, приготовленную мыслями Диониса. В обед ел, потому что считаю, что Мастер должен хоть раз в день сидеть за столом со своей братией и давать Беседы, хотя это категорически недопустимо, ибо сей факт есть ежедневное планомерное отравление.

Ни один Мастер, Учитель, не должен позволять себе сидеть за общим столом, потому что он попросту самоуничтожается, позволяя себе терять огромное количество энергии на ежедневную реабилитацию своей физиологии вместо того, чтобы направить ее в другое русло. Заранее считается, что все, что подается на стол, тонкому Духу в пищу не пригодно. Почему Сингха кушает отдельно? Отчасти потому, что она находится в особом состоянии, отчасти потому, что я запретил ей питаться вместе с вами, ее осознание столь далеко от вашего, что порой видно ваше абсолютнейшее антиподство. Не правда ли, слишком откровенно, да? Я показываю, чему вы соответствуете на текущий момент.

Сережа Тане заявил, оставив грязь в кухне на столе: «Это моя грязь, не трогай ее!» Он забыл основной Закон: что энергия наслаивается на основу, создавая Терафим. На его грязь наслаивается грязь со всех квартир в округе, а там, где они пребывали, грязь кругом невероятная. Какие мысли витают за окнами и какие проникают сквозь стены! И он смело заявляет: «Это моя грязь!» Тогда Тане уместно было сказать: «Ты со своей грязью давай-ка отсюда подальше, потому что здесь Лаборатория Отца». Таня скромно молчит! Она еще не может сказать истину, боясь обидеть неодухо­творенную личность. Но вот когда она заговорит, а я ее заставлю это сделать, вам, мужланы, мало не покажется. И тебе, Анатолий Демин, будет отвечать на твои хамские рассуждения о женщине, и на Сережины слова о грязи будет отвечать. «Это моя грязь!» Да нет здесь твоей грязи. Нет! Теперь нигде твоей грязи нет. Она везде наша, общая, как Аура Мастера, в которой вы все вместе купаетесь. И это все сюда, в ваши тарелки. Вкушайте. И эту грязь, и ту, кото­рую вы выбрасываете в пространство через свой поганый язык и через ваши отвратительные мысли, а порой, и дела. Хорошо, что Лукич уехал только без пальца, хотя мог бы и без руки. Все это — ваша пища. Вы этой пищей питаетесь, потому что позволяете себе многие вещи, недопустимые для возвышенного духа.

Невозможно существовать каждому из вас отдельно в одном коллективном сознании. В одном теле можно, в сознании — нет, это разные категории. Есть внешняя показная сторона деятель­ности, а есть внутренняя, которую вы прячете, как самое сокровенное. Даже внешний, физический фактор вы и то не всегда ощущаете, так как можно говорить о внутреннем и о каких-то изменениях в сознании?

Не смейте никогда отзываться плохо даже о самой падшей женщине, потому что она вас однажды рожала. Пять веков тому назад, десять тысяч лет, пятьдесят тысяч лет назад, но рожала. А ты, Демин, рассказываешь Татьяне по дороге про свою бывшую жену, да так искусно, что якобы только теперь супруга поняла, какого самца она потеряла. Но все наоборот, только теперь она поняла и перекрестилась после его отъезда: «Какое дерьмо уехало, как я рада и как я счастлива». Татьяна вообще мало что еще понимает в жизни, и, видя это, как ты смеешь при женщине говорить такие вещи о другой женщине? Запомните! Каждая из сидящих здесь женщин, и те, кто находятся там, за стенами Храма Моего, однажды вас рожали! В моей Обители не место тем, кто так говорит о женщине-матери. У меня до вас уже были такие, я их очищал — годами, а кто не справлялся со своими недугами, те теперь там, рядом с женщинами, которых они так усердно хаяли. Они снова к ним вернулись. Женя из Одессы? Да, он Инну свою… четыре года тому назад, на Материнском Магните… так я ему такую отповедь дал, что он надолго замолчал, а может, уже навсегда. Для женщины вы никто и ничто. Вы, мужики, дуальны в первую очередь. Вы забыли, что вторая ваша половина — женская, это женщина, которую вы никак не обойдете и не объедете, покуда не приведете себя к единому целому. А без женщины никуда, ибо она — движитель, хотя бы даже по одной причине, что когда-то она вас рожала. Она — МАТЬ. Не смейте марать своими мерзкими языками одно из самых сокровенных всеобъемлющих одухотворенных понятий на Земле — такое как МАТЬ. Самцы! Красуйтесь перед зеркалами, которые сами же понаставили в мирах. Красуйтесь! Это Анатолия особо касается. Он до сих пор продолжает красоваться. «Ах, как я хорош, посмотрите на меня! Ну, как я? Почему же вы проходите мимо и взгляд опускаете?» Потому что смотреть на тебя уже не просто противно, а тошно. Потому и взгляд опускают. А тебе, Татьяна, в следующий раз разрешаю сказать: «Не смей трогать женщину, даже самую падшую». Пусть молчит. Герой приехал из гостей от бывшей жены и поливает ее с высоты конского помета. Ах, какой он стал. Так он стал-то не благодаря тому, что из дома от жены уехал, а благодаря тому, что в Ауру Мастера попал. Даже об этом забыл, красуясь перед зеркалами. Я ведь всего один вопрос ему задал: «Как дома приняли?» Все ответы Мастер получил через один лишь этот вопрос, а муть его рассуждений немедленно прервал. Нельзя, просто непотребно слушать, так как все их грязные рассуждения остаются здесь, в наших тарелках, и все это — «блюда» к нашему столу. Требую таковых прерывать, и очень жестко. А если нет сил это сделать — открыть дверку машины и сказать: «Иди, рассказывай это другим, а я поехала». Ты — Посвященная. Нет слова «стыдно» — «не стыдно», нет какого-то другого слова, его просто не существует, челове­чество еще не выдумало. Стыдно — для вас не подходит. Стыдно за вас — тоже не подходит. Нет такого слова. Мерзость — тоже не подходит, потому что все измышления мужланов о женщине гораздо хуже любой мерзости. Но я это слово вам обязательно подберу. Я его вытащу из таких глубин вашей самости, что вам не приснится и в самом страшном сне. Запомните: места таким распустившим хвост павлинам за нашим столом нет. Я не остана­вливался ни перед теми, кто лишь год рядом со мной пробыл, ни перед теми, кто десять лет. Если только видел, что губительные мысли, с которыми пришли ко Мне в Храм, прячут все глубже, глубже, глубже и глубже, закапы­вают все дальше, дальше и дальше. Утрамбовывают, если говорить строительным языком. Потом трамбовка-то вот сюда подпирает, под самое горло. Не вырвет ли? Вырвет, да еще как. Даже если меня не будет. Ибо все имеет свойство однажды заканчиваться. Не смейте никогда говорить о женщине плохо. Последний раз предупреждаю. Даже о самой падшей. Ибо однажды она вас рожала, а вы сами не стоите даже ногтя на мизинце ее «грязных» ног.

Рикла

ноябрь 2006 г.